Глава 7 – “Леха”

Открываю глаза и понимаю, что «диссидента» уже в комнате нет. Ушел, видать, на свое послушание. У Саньки – послушание по кухне, мытье посуды. Не самая приятная работенка. Я вот посуду терпеть не могу мыть. Про себя я порадовался даже, что заболел, так как очень не хотелось отправиться вместе с ним в моечную.

Я прокашлялся, сплюнув в бумажную салфетку немного мокроты. Болото выходило из меня серыми плотными комками.

– И я третий день болею. Не так уже, но эта болотная лихорадка мучает, с…, – раздался голос у меня за спиной.

Я повернулся на другой бок и увидел, что в комнате на своей кровати лежит другой мой сосед, Леха. Лежит на спине, с каменным лицом. Уставился в потолок, будто там что-то стоящее.

– Вроде выздоровел уже. Дай, думаю, на послушание схожу. Тележку с дровами покатаю. А она, тележка, такая дура, ты даже не представляешь. Хотя скоро узнаешь, наверное. Кто ее такую сварил? Ума не приложу. Как так можно было… она сама полтонны весит. Ну не полтонны, но килограммов двести точно. А когда на нее дров наложишь, так вообще с места не сдвинуть. И вот пытаешься ее катить по грязи. Одному вообще не под силу. Там Микола кряхтит-тужится. Решил я ему помочь сходить. Откатал вместе с ним три тележки и, чувствую, опять мне плохеет. Видимо, рано я встал. Отлежаться еще надо. А ты совсем себя фигово ощущаешь, брат?

– Да так… Терпимо, – отозвался я со своей раскладушки.

– Ну ты лечись, не шути с этим. А то в легкие уйдет с бронхов, и все. Больничка, – Леха сказал это таким тоном, что меня передернуло. Представилась сразу разбитая деревенская «больничка» и толстая беcполая медсестра в сером халате. В «больничку» мне не хотелось.

Леха замолчал. Минут двадцать мы лежали в полнейшей тишине. Он все так же разглядывал потолок, а я – банку с заваркой на тумбочке.

– А ты как тут оказался? – полюбопытствовал я.

– По-разному тут все оказываются. По-разному. Тут у всех такие истории… Даже говорить не хочется, – ответил Леха и отвернулся к стенке.

Леха был моим ровесником. Щупленький. Черненький. С редкими пеньками щетины на щеках. Лицо осунувшееся. Глаза маленькие, колкие. Как угольки черные. На белом-белом лице. Когда мы представлялись друг другу, он сказал, что из Москвы. С «Кантемировской». Леха всегда был очень собранным. Такой, как сжатая пружина. Будто ждал подвоха какого-то. Как кот бездомный, готовый в любой момент или оцарапать, или убежать за гаражи. Видно было, что это качество приобретенное. Плечи напряженные и локти чуть в стороны. Так удобнее, если что, зарядить в рожу. Сходу, без разговоров. В рожу я не хотел и потому довольно долго молчал, понимая, что мой сосед не в настроении делиться своей историей. Но жар мой спал, и мне было скучно. Так что скоро любопытство меня одолело, и я решил Леху вывести на разговор. Я задавал какие-то непрямые вопросы и выяснил, что в клубах ночных Леха пару лет не был, что с женой он года два как развелся (или бросила она его), что жену свою он до сих пор любит и очень сожалеет, что потерял ее. Проскользнула фраза, что глупостей наделал и что творил много плохого. В общем, по чуть-чуть я вытянул из моего соседа кусками почти всю его историю. Сначала это были просто осколки мозаики из разных частей, но вскоре его напряжение чуть прошло, и я получил недостающие фрагменты. Картинка сложилась. Правда, пришлось немного рассказать и про себя. Тоже кусочками, тоже из серии «фиг поймешь о чем», но тем не менее.

– А я жене своей даже не сказал, что я здесь. Просто уехал с утра и все. Даже записки не оставил. Представляешь? Должен был с утра ее встретить в аэропорту на машине. Так машину оставил у дома, ключи и документы от нее на столе. А сам сюда. Но так лучше, поверь мне, – поделился с Лехой я.

– А моей по херу, что я здесь, – отозвался Леха. – Мать мне сказала, что она еще до объявления приговора заявила, что если меня посадят, то ждать не будет и подаст на развод. Знаешь, как с заключенным разводятся?

– Как? – не понял я.

– Быстро, – усмехнулся Леха и повернулся опять на спину.

– Я, честно говоря, и не думал, что меня закроют за такую глупость, – продолжал немного погодя Леха. – Мы по молодости и не такое чудили, и все с рук сходило. А тут бац! И меня раскрутили по полной. Шли пьяные из клуба «Зона» на «Автозаводской», и парень какой-то навстречу идет, по телефону говорит. Ну мы с приятелями с какого-то перепугу до него докопались. В общем, забрал я у него телефон. Ему цена пара тысяч от силы. Мы в тот вечер в клубе тысяч пятнадцать пропили. Зачем мне он понадобился, сам не знаю. Вообще головой не думал. Ну и пошли дальше. До метро дойти не успели, как нас уложили менты. У меня в кармане трубка эта дурацкая. «Самсунг» двухлетний. Раскладушка… Ну нас в отделение, и потом все как-то быстренько, раз-раз и все. Суд. Думал, условно дадут. А нет. Отправили в лагерь. Очень плохое это место, я тебе скажу. Не должны люди туда вот так попадать, – голос у Лехи был очень спокойный.

Но было видно, что это спокойствие – лишь следствие долгих двухлетних тренировок, цель которых была научиться никогда не показывать, что у тебя внутри. Потому что ТАМ нельзя расслабляться и проявлять слабость. Чуть сопли пустишь, и все. Тебе конец.

– Мда… – прокряхтел я сочувственно со своего места.

– Да ничего. Сам виноват. Думать надо было, что делаешь. Жизнь такая была… Хорошо еще за телефон, в итоге лишь два года. Мать машину мою, «рено» сраную, продала и деньги – начальнику лагеря. Тот писал на меня характеристики. Чтоб досрочно выпустили. Чтоб не пять лет хотя бы. Это реально. Берут деньги, и если ты не лажаешь, то «досрочку» можно получить. Но вот даже не представляешь, какая измена была, когда осталось два месяца. Вот-вот должно письмо прийти на досрочное освобождение. А ты в постоянном стрессе. В любой момент любая провокация – и все. Карцер и прощай свобода. Три года еще будешь мотать. И выйдет, что деньги впустую ушли. Я два месяца почти не спал. Ходил как зомби. На работу и к себе. Боялся слово лишнее сказать. Чтоб не дай бог ни с кем не зацепиться. А там народ разный. Кто-то знает, что ты ждешь и что тебе выходить. А ему еще трубить лет восемь и ему по приколу тебя тут оставить. Просто приятно ему будет тебе западло сделать. И вот он дергает тебя, дергает. Подстраивает херню всякую. А ты все время на чеку. Одна ошибка маленькая, и еще три года с ним же сидеть, сукой.

Леха закашлялся. Долго и хрипло. Было ясно, что внутри у него болота не меньше, чем у меня. Только оно сидит уже вечным комком. Мое, может, выйдет. Болото монастырское. А его – навсегда. Вонючее, лагерное.

– Знал бы ты, брат, как я сожалею о многом. Но уж что случилось, то случилось. Мне этот проклятый «самсунг» каждую вторую ночь снится… А Катька, жена, по ней сразу было видно, что ждать не будет. Мы с ней еще до посадки ссорились. Она пыталась меня как-то переделать, изменить, а я ее не слушал. Да и как изменишься тут. Ты ж как баран, прешь и не думаешь. Живешь, как живется… а как вышел, уже что-то сломалось во мне. Хожу, работы найти не могу, друзей бывших видеть не хочу. Такая депра. Жить не хочется. Я думал вены себе вскрыть, да мать жалко. Она, бедная, настрадалась со мной. Все глаза выплакала. Это бы ее совсем убило. Вот я пошел в церковь как-то в Коломне. А там мне батюшка сказал съездить пожить здесь. Думаю, что год здесь поживу, не меньше. А там, может, все и наладится. Может, отойду я.

Мне вдруг захотелось сделать что-то приятное Лехе, и я спросил, можно ли послать кого-то на большую землю. Может, ездит кто и можно заказ сделать.

– Может, к чайку чего купим, а? Зефирчика или печенья? Что-то у нас совсем ничего к чаю нет, – предложил я.

– Так ведь пост же, брат. Нельзя ничего такого.

– Зефир, наверное, можно, – возразил я.

– Да… зефир – это тема… – мечтательно отозвался Леха и опять отвернулся к стенке.

Снова наступила длительная пауза. Леха заснул, а я стал вынашивать планы по закупке к нам в комнату всевозможных сладостей для поднятия всем боевого духа.

Часы на стене показывали пятнадцать тридцать. Спать я уже не мог. Чувствовал себя на удивление хорошо. Лишь время от времени плевал в салфеточку комки мокроты, а так более или менее мог жить. Небольшая слабость, но я решил, что это уже остаточное. Пройдет. Я встал, надел спортивные штаны, на них сверху штаны сноубордические. Надел свитер, спортивную кофту с капюшоном, и, наконец, куртку. Достал из сумки шапку-«балаклаву», которую я надевал в горах, когда катался на доске. В ней была только прорезь для глаз, как у японских ниндзя или спецназовцев. Получалось, что она защищала и горло, как шарф, и воздух, холодный, влажный, в рот не пускала. Надел свои походные ботинки и взаправду стал похож на космонавта в скафандре.

– Ты куда собрался? Сляжешь же потом вообще, – забеспокоился обо мне Леха.

– Пойду пройдусь, – ответил я. – Мне лучше. Много лучше. Поверь мне.